Мазур Константин Кириллович

 С мая по октябрь 1942 года часть войск Крымского фронта вела оборону против немецко-румынских войск.

 В 5 км от Керчи в Аджимушкайских каменоломнях силами бойцов, командиров, курсантов отступивших полков и частей и местных партизан была организована опорная база для ведения боевых действий в условиях партизанской войны.

 Нашей группе поручили забрать из Аджимушкайских каменоломен документы, добытые разведчиками, и доставить командованию.

 Нас доставили в условную точку на подводной лодке, провели в штаб.

 Что меня поразило, так это, как была устроена жизнь в катакомбах. Пока мы шли, я видел много ответвлений различного назначения: там были и лазарет, и пищеблок, и склады, и вообще много людей.

 Лодка доставила не только нас, но и необходимые припасы для партизан, забрала тяжелораненых. Нам передали документы и человека с закрытым лицом, одетого в офицерскую немецкую форму. Нам запретили с ним разговаривать и сказали, что вообще, лучше смотреть в другую сторону.

 Так же тихо, как пришли, так мы и ушли к своим.

 Больше я никогда там не был.

 * * *

 Война близилась к концу, Берлин хотелось взять побыстрее. На штурм бросились танки, но рядом со Шпандау их сильно зажали. Немцы бросили на борьбу с танками фауспатронщиков из гитлерюгенда. В Берлине мы потеряли очень много танков — почти на каждом перекрёстке стоял подбитый танк до самого рейхстага. Тогда на танки посадили десант и сказали: «Либо с танками сгорите, либо ни один фауспатронщик носа не высунит». И всё кончилось, наши танки прошли. Только дня через 2 подошла пехота, а так были только танки и десант.

 Берлин превратился в невообразимую «кашу» из наших и немцев – участки города переходили из рук в руки по нескольку раз в день. Нашей группе поручили помочь уточнить цель для артиллеристов и выйти к рейхканцелярии. Мы посмотрели на карту оперативной съёмки, сели на штабной «Виллис» и поехали. Подъехали к площади, какой-то солдат махнул рукой, что-то прокричал, на него внимания мы не обратили, выскочили на перекрёсток, а там – немцы! Оказывается, они отбили площадь 2 часа назад. Я надавил на «газ», заскочили в другой переулок. Посмотрели – мы живы, только немцы успели прострелить заднее колесо. Хорошо, что «батя» не знал, как мы через немцев проскочили, а то такого «жару» нам бы задал! Дальше побежали пешком. Нашли артиллеристов, они стреляли куда-то вперёд. Поговорили с ними, они подсказали, где вход в метро.

 Мы спустились в метро, а там полно немцев, человек 50, испуганно смотрят на нас. Наш капитан (очень разумный был человек) сказал: “Сидите так, мы не тронем”. Он спросил, где второй выход, немцы показали. Мы вышли на площадь немцам в тыл, завязался бой. Мы передали координаты артиллеристам; подоспела подмога, в результате немцам пришлось покинуть и эту площадь, и ещё несколько кварталов.

 Мы побежали дальше к Шпрее недалеко от рейхстага, прошли переулочком, спустились во двор, а там арка, и вниз идёт спуск, дальше металлическая дверь. Мы нажали посильней, она открылась. Оказалось,  это был один из входов в подземные гаражи рейхканцелярии.

 Потом я забрал никелированный «Хорьх» (кто-то из имперских бондзов на нём катался), когда «батя» его увидел, то забрал его у меня, и отдал мне свой «Мерседес».

 Это было летом 1944 года. Я тогда служил на 1-ом Белорусском фронте.

 Наши войска стремительно наступали на фашистские позиции в Польше. Наша часть расположилась недалеко от города Люблин. Готовились к наступлению.

 Неожиданно ночью к нам прибежали несколько еле живых человек. Это были узники немецкого концлагеря из лагерного подполья. Они  рассказали, что рядом находится концлагерь Майданек, и там немцы готовят лагерь к уничтожению. Основную часть заключённых немцы вывезли, а оставшихся для работ срочно сжигают, чтобы никого не осталось. Они просили помочь спасти людей.

 Медлить было нельзя. Командование дало «добро». Рядом с нами стояла танковая бригада. Мы быстренько сели на танки и помчались, куда показывали убежавшие узники.

 Глазам открылась ужасная картина: гигантский лагерь, окружённый несколькими рядами колючей проволоки, вышки, и бараки, бараки до горизонта.

 Танки, не останавливаясь, влетели в лагерь, подавляя на ходу сопротивление немцев. Живых заключённых осталось не много, увидев, нашу армию, они набросились на оставшихся охранников. Лагерь был освобождён и не уничтожен.

 Потом мы ходили по лагерю – неизгладимое впечатление, я такого даже вообразить не мог. До сих пор перед глазами стоят горы и горы обуви: мужские, женские, детские; тюки с человеческими волосами… Там были и другие вещи, но именно горы обуви вызывали ужасное гнетущее чувство. Печи в крематории ещё не успели остыть, на некоторых ещё лежали обугленные тела. Мы молча ходили по лагерю, а в горле стоял «комок».

И только выжившие заключённые радовались и плакали от счастья свободы.

  На войне всякое бывало.

 Наша часть базировалась недалеко от Поти в Грузии. Как-то раз нашу группу должны были забросить на вражескую территорию ночью. Мы проверили парашюты, всю амуницию и сели в самолёт.

 Погода была ужасная, и лётчики никак не могли найти место высадки. Вдруг они заметили какие-то огни в тумане. Прозвучала команда к высадке.

 Мы приземлились и … обнаружили себя среди немецких самолетов. Это был немецкий аэродром.

 Недолго думая, пока охрана не поняла, что к чему, мы быстренько нашли заправленный самолёт и тут  же  на  него погрузились.  Командир  крикнул:  “Костя, взлетаем! “ Я уже завёл мотор, и пока немцы бегали по аэродрому, взмыл в воздух.

 Летим к себе на базу, передаем по рации, чтобы не сбивали, что мы угнали немецкий самолёт. При подлёте к аэродрому нам на встречу вылетели два истребителя и сопроводили до посадки. На поле нас уже встречало начальство. А задания никто не отменял, нашу группу сразу же погрузили в другой самолёт и забросили уже туда, куда было надо первоначально.

 Краснодарский край. Наша армия отступала. Дороги забиты беженцами и отступающими войсками.

 Нам пришёл приказ – усилить охрану колонны грузовиков с особо ценным грузом  для  вывоза за Урал.

 Приказ гласил: «Не допустить нападений на колонну, никого не подсаживать, доставить колонну на железнодорожный вокзал и организовать отправку за Урал».

 Наши отступали, где-то организованно, а где-то брели раненые, помогая друг другу; шли женщины, дети и просто те, кто не хотел оставаться под немцами. Раненые, женщины просились на машины, дети тянули свои ручки, чтобы подвезли на вокзал. Немцы напирали. Но приказ есть приказ.

 Сначала мы думали, что вывозим какие-то ценности, но, когда заглянули в закрытые грузовики, оказалось – там были люди. Это были евреи. Они молча сидели в грузовиках, и так и ехали всю дорогу, не проронив ни слова.

 Их вывозили за Урал, как «особо ценный груз», чтобы спасти от войны по требованию Англо-Американских еврейских Ассоциаций и Конгрессов. Невыполнение этого требования  грозило нашей стране отказом в военной помощи от этих стран и отказом в открытии «второго фронта».

 Остановились мы на привал на опушке леса. Развели костёр, повесили котелок, сели вокруг, еду варим и отдыхаем. А немцы периодически минами постреливают — то недолёт, то перелёт. Вдруг раздался свист летящей мины, и она, только, шлёп – прямо в котелок. Все мгновенно попрыгали, кто – куда, чтобы спрятаться от осколков.

 Один солдатик замешкался. Раздался взрыв. Когда выглянули – только воронка на месте котелка и больше никого и ничего. Ну, думаем, погиб солдатик, как вдруг, слышим: «Братцы, братцы, помогите!». Смотрим, а в метрах 50 на минном поле застряла покорёженная машина, и на её крыше стоит наш солдатик. Его забросило туда взрывной волной. Мы замахали, закричали ему, чтобы не двигался, что он на минном поле.

 Позвали сапёров, и часа через два вызволили бедолагу, так на нём даже царапины не было, правда, оглушило его взрывом сильно. Вот ведь, и так бывало, видно  «в рубашке родился парень».